БАРАЕВ НЕ ПРЕДСТАВИЛСЯ

Состав людей, оказавшихся в заложниках, был таким, что было бы справедливо сказать, что символически боевики удерживали всю Россию вместе с Евросоюзом. Удмуртия также оказалась представлена в этом зале двумя молодыми людьми родом из Глазова - это Максим (21 год, студент Института стали и сплавов) и Андрей (19 лет, тоже студент - Института инженеров железнодорожного транспорта) Максимовы. В театре они подрабатывали гардеробщиками, и из-за захвата Андрей даже не успел получить свою первую зарплату. О том, каково было их восприятие ситуации, они рассказали на первой в их жизни пресс-конференции, которая состоялась накануне ноябрьских праздников в родном городе Максимовых. Непосредственно в момент захвата братья находились внутри здания в районе парадного входа - того самого, что множество раз показали по ТВ. Когда в фойе стремительно ворвались несколько десятков одетых в камуфляж и вооруженных людей (многие без масок, да и в дальнейшем маски они то снимали, то надевали), то первой их мыслью было, что это какие-то учения, учебная тревога, в худшем случае - идет преследование каких-то бандитов, и потому милиция бегает толпами. Эта версия не изменилась и тогда, когда всем, кто находился вместе с ними (всего шесть человек), приказали лечь и не дергаться - теми же методами действует и наш ОМОН. Но, когда то тут, то там стали раздаваться выстрелы и даже взрывы, братья все поняли. Правда, в это время Максим уже находился в зрительном зале и ему не представляло трудности установить связь между выстрелами и отсутствием Андрея. Вскоре и остальных техслужащих, кого нашли, тоже впихнули в зал. Там Максимовым удалось занять свободные места. А они нашлись в непосредственной близости от той самой центральной бомбы, многократно впоследствии мелькавшей на телеэкранах. О количестве заложников Максим (старший из братьев) высказался однозначно - билеты были распроданы почти все (цены на мюзикл сопоставимы с ценами на состоявшийся недавно в Ижевске концерт Розенбаума), а это около 900 зрителей (хотя мест в зале больше тысячи) и примерно 150 артистов и сотрудников. При этом Максим отметил, что большинство зрителей он бы отнес к средним слоям общества. Из представителей дружественных Республике Ичкерии наций боевики выпустили сразу только тех, у кого были удостоверяющие их гражданство документы. Как только захват был осуществлен, боевики предложили всем позвонить домой и сообщить о захвате, после чего телефоны отобрали. Что касается Максимовых, то телефон был только у старшего, но посаженного аккумулятора хватило лишь на один звонок в общежитие. Домой он звонить не стал, рассудив, что утром все и так узнают, тем самым дав родителям (Николай Яковлевич - машинист, и Надежда Ивановна - секретарь, оба работают на железной дороге) спокойно поспать. Сделав звонок, он спокойно сдал телефон, вытащив из него SIMM-карту. Да боевики и не настаивали на их сдаче - никто по карманам не искал. Несмотря на то что проведенный боевиками захват показался Максиму проработанным до секунды, в дальнейшем он усмотрел плохое знание внутренней планировки здания - что дало возможность сбежать нескольким десяткам сотрудников, а два человека ухитрились спрятаться среди осветительных приборов в навесном потолке над сценой, где и пробыли все время. Но террористы компенсировали это теми передачами, что они ловили по своим портативным рациям. Так они узнавали о том, где выходят люди, и тут же шли туда ставить растяжки. Дошло даже до трагикомических случаев, когда в прямом эфире журналисты говорили о том, как люди вылезают из окон (в том числе и те две девушки, что успели-таки спрыгнуть), а чеченцы шли по наводке и затаскивали людей обратно. Профессионализм боевиков как бойцов был очень высок. Например, человек, производивший минирование, делал это с той же легкостью, с какой мы накачиваем колесо у велосипеда или открываем крышку давно пустого бензобака. О том, что захватчики - чеченцы, братья догадались сразу, как только обратили внимание на их лица, акцент и высказывания, обращенные к заложникам. Кроме того, Бараев, постоянно разговаривавший по телефону, переговоры вел по-русски, а со своим начальством общался по-чеченски (то, что общался он именно с вышестоящими лицами, было очень заметно по тону его голоса). Говоря о Бараеве, братья, однако, заметили, что в те дни для них это был просто некий командир (у которого, кстати, был и помощник - его также показывали по ТВ). Что это именно Мовсар Бараев, они узнали много позже. Вообще, считает Максим, это для телезрителей все происходило динамично и интересно. А для заложников, которым никто ничего не объяснял, время как бы застыло. Все, что они могли знать, - это случайные фразы, долетавшие из приемников, да какие-то звуки, доносившиеся с улицы. Вспомните ту невнятную разведку боем, о которой много говорили в четверг утром. А для заложников были только звуки перестрелки совершенно непонятного происхождения. Точно так же совершенно неожиданно для всех появилась в первые часы после захвата та девушка, чье поведение никак не вписывалось в мировосприятие Бараева - он пришел в непродолжительный шок от ее смелости: она требовала немедленно отпустить всех и не делать зла. Ее втолкнули в зал и убили двумя очередями, объявив позднее пьяной. Так же жестко поступили и с мужчиной, пришедшим в театр, как он сказал, за своим сыном: боевики честно выкрикивали имя молодого человека, но никто не поднялся на зов - 'шпион' был убит. Что касается бытовых подробностей, то Максим отметил, что благодаря тому, что было в буфете, и тому, что приносили извне (а в зал впустили только Рошаля, переговоры проходили в фойе второго этажа), заложники в целом не испытывали жажды - было много соков и воды. Острее стояла проблема с едой: все, чем располагали заложники, - это небольшое количество шоколадных батончиков. Кроме того, 'с воли' принесли очень много гигиенических пакетов (как оказалось, чтобы заложники в нужный момент догадались применить их в качестве респираторов). Нужду справляли следующим образом: для зрителей, находившихся на балконе, была возможность ходить в нормальный клозет, в то время как те, кто был внизу, ходили в оркестровую яму (давали по сорок минут через каждые четыре часа). Яма была разделена перегородкой, так что женщины ходили направо, а мужчины налево. Братья не заметили, чтобы сами боевики что-нибудь ели или ходили в туалет (правда, они достаточно часто менялись на постах, да и зал контролировало всего 12 чеченцев). Вообще, за весь период удерживания братья ни разу не слышали от захватчиков дурного слова, так же, как не было ни одного факта рукоприкладства. Несмотря на то что с течением времени боевики стали заметно нервничать, атмосфера в зале была достаточно спокойной. Люди вполголоса беседовали, причем иностранцы вели себя так же, как и русские, да и иностранцами некоторые из них были лишь по гражданству - таких сейчас называют русскоязычными. Молодежь играла в 'города', 'крестики-нолики'. Когда на третий день у одного из заложников (сидевшего на ближайшем от братьев ряду) не выдержали нервы, и он побежал, то большую часть внимания привлекла, как ни странно, та девушка, в которую выстрелы попали случайно (один выстрел со сцены и один от стены). Лишь случайно посмотрев назад, за сиденья, Максим и Андрей увидели человека, лежавшего головой в расползавшейся вокруг нее луже крови. И девушка, и парень не издали ни звука. После этого случая (по оценке Максима - за 6 часов до штурма, Андрей полагает, что за 3 часа) напряжение в зале стало стремительно нарастать. Бараев стал ругать своих подчиненных. То ли за плохую стрельбу, то ли из-за плохого контроля за обстановкой. Штурма как такового братья не помнят. Газ, прозрачный и без запаха, стал поступать в зал стремительно, моментально. Максим успел сделать ровно четыре вдоха перед тем, как очнулся уже в больнице. Но оба успели заметить чеченца на сцене, пытавшегося надеть респиратор и упавшего вместе с ним на сцену уже без сознания. Три девушки-чеченки, что сидели рядом с братьями, даже не проснулись. Максимовых доставили в разные больницы. Максима нашли сразу, а вот Андрея пришлось искать до тех пор, пока врачи не связались с родителями юношей. Во время разговора я все пытался увидеть в глазах или облике братьев некий отпечаток близко прошедшей смерти, небытия. Ничего этого не было - оба выглядели и держались поразительно оптимистично. После того как умерли те, кому не суждено было проснуться, оставшимся в живых достались всевозможные утешительные 'бонусы' - письмо от Лужкова, обещанная в будущем компенсация, письмо от префекта и т.д. Параллельно происходили допросы. Максим специально подчеркнул, что следователь задавал стандартные им вопросы, подписки о неразглашении с них никто не требовал и какую бы то ни было 'официальную версию' происшедшего им тоже не вдалбливали. Под конец встречи Максим вспомнил эпизод, в другой ситуации выглядевший бы комичным. Как оказалось, за несколько дней до захвата один из чеченцев (они строили кафе возле театра) не был пущен на спектакль, потому что в руках он держал мороженое, с которым вход в зрительный зал был запрещен. После захвата этот боевик подошел к тому, кто его не пустил, и долго 'прикалывался', пока Бараев его не одернул. Но был и другой эпизод. Девушка-чеченка, сидевшая рядом с братьями, почему-то рассказала им, что ей 17 лет и что федералы убили ее отца и всех четырех братьев. А валявшиеся повсюду шприцы, огромное количество которых лихие комментаторы с ходу приписали захватчикам (вот де, ширялись!), объяснялись совсем другой причиной: врачи, приехавшие вслед за спецназом, срочно делали какие-то инъекции тем, кто не мог очнуться сам. Но это, как видно, помогло далеко не всем...