фото Название Ижевска образно можно перевести как "Крокодильск". В основе его лежит гидроним "Иж" (Очш по-староудмуртски), который восходит, по мнению профессора УдГУ В.Е. Владыкина, к образу мифологического подземно-подводного Оша (ящера-быка), имеющего в пермском зверином стиле облик крокодилоподобного существа (на его иконографию, видимо, повлияли вымываемые руслами рек кости гигантских ископаемых животных). Крокодилоподобный подземно-подводный дух реки Иж, "Ож-завода" ("военного завода" в переводе с удмуртского) и города Ижевска считался божеством нижнего мира, оружейного и металлургического дела и обязательно ассоциировался с водой. Наш оружейный город, возникший на обуздании плотиной реки Иж, - это город военной тайны, барьеров и границ. Его колыбель, где, очевидно, живет ижевский дух места, занята лязгающими цехами, отрезавшими город от своей истории, от реки Иж. Два самых старых моста Ижевска - плотина и Долгий мост - ведут в никуда: путь за мостами пересекают бесконечные заводы. Рубеж здесь отделяет противоположные миры: Доброе (заводское, полезное, в прежней терминологии - пролетарское) и Злое (городское, неблагонадежное, зараженное поэзией частного существования). Подобно Ижевску, пространство Петербурга тоже полярно. Город на Неве, как рефлексивную и раздвоенную личность, имеющую в своей "психике" два слитно-противоположных "полушария", условно можно разделить на две части: "сознательный" центр и стихийную окраину с ее кладбищами в зеленой воде и бедными кварталами. У Пушкина, с которого в русской литературе начинается "петербургский миф", аристократическому центру Евгения Онегина противостоит окраина - район Евгения из пушкинского "Медного Всадника". Безмятежность окраины оказывалась мнимой, оборачивалась чертовщиной, разгулом петербургского "подсознания" подводно-звериной стихии. С питерской окраиной связана "звериная тема". На когда-то окраинной Петроградской стороне до сих пор есть Зверинская и Бармалеева улицы, они имеют отношение к теме "униженных и оскорбленных" зверей в творчестве К. И. Чуковского. Зверинец расположен у тюремных казематов Петропавловской крепости, и когда Крокодил у Чуковского узнает об угнетении зверей в Петрограде, то он во главе звериной рати совершает нашествие на Петроград из "окраинной" Африки: "Глянула мама в окошечко - Боже мой, весь Петроград / Полон ужасных, кусающих, четвероногих солдат. / Все магазины и площади, все переулки, мосты / Злыми зверями усеяны: всюду рога и хвосты". Именно в "Крокодиле" Чуковского произошло "детское" открытие эсхатологического петербургского мифа. Название и исходная коллизия "Крокодила" имеют истоки в творчестве Достоевского ("Крокодил в Пассаже"). Крокодил Чуковского попадает на Невский проспект с далекой африканской окраины и подвергается здесь всеобщему осмеянию. "Униженный и оскорбленный" Крокодил проглатывает городового, ибо тот неосторожно заявил Крокодилу, что ему гулять по Невскому проспекту не дозволяется. В ужасе все прячутся от Крокодила "по домам, по углам", но мальчик Ваня спасает Петроград от "кровожадной гадины". Игрушечная сабелька Вани - явно намек на "Щелкунчика" нашего земляка П. И. Чайковского. Нашествие зверей на Петроград, месть разбушевавшейся стихии напоминают многочисленные описания петербургских наводнений. Подобно воде, звери заливают город, оказываются в самых неожиданных и неподходящих местах. Милосердие интеллигентного мальчика Вани положено в основу полной идиллии, установившейся в Петрограде: волк и ягненок плывут вместе по Неве в челноке, бегемот поет колыбельные, а серна читает Жюля Верна. "Так "Крокодил" Чуковского, оказавший мощное влияние на последующую детскую поэзию, оказывается и у истоков нового поэтического образа города на Неве. Это... место исправления злодеев и восстановления гармонии", - считают исследователи. Город на Неве перевоспитывает не только "ужасных, кусающих", рогатых и хвостатых зверей. Культурным и добрым в Ленинграде становится злой разбойник Бармалей. Родом он "нездешний", из Африки, как и Крокодил. В Ленинград Бармалей отправляется, будучи проглоченным и перевоспитанным Крокодилом, покинув его потроха с восклицаниями: "Как я рад, как я рад, / Что поеду в Ленин-град!" Все это имело реальную основу. В первые годы советской власти в центре Петрограда шли обыски и аресты интеллигенции. Интеллигент - первая жертва агрессии, диктаторы убирают сначала их, потом - других. В квартиры интеллигенции вселялись пролетарии с окраин - Шариковы. Город был заплеван семечками и залит мочой. В Ленинграде остались те, о которых писал Зощенко. Но атмосфера города перевоспитывала их. Уже в 1920-е годы сложилось понятие "ленинградец", в него входило представление об интеллигентности и вежливости. Затем последовала блокада, "ленинградское дело" и послевоенное обновление населения Ленинграда. Но город Петра с его пространством и культурой опять лепил из приезжих "крокодилов" достойных жителей великого города. Петербург, создававшийся Петром как образцовый "город-казарма", против воли царя упрямо обрастал культурой, а его "крокодилово начало" всегда уходило на периферию столичной культуры. В Ижевске же "крокодилов полюс" традиционно доминировал. Эстетически запущенный, пренебрегающий гуманитарным началом "Крокодильск" рос почти исключительно за счет заводов, и новые его жители впитывали в нем "крокодиловы" качества. Пролетарский Ижевск, как заправский "Крокодильск", славился удивительными лужами, "ижгрязью" и темнотой, среди которых "какие-то люди с усами" грабили приезжих Башмачкиных. фото Свой "крокодил" в скользкой темноте сам дорогу найдет, а для других - много чести. Особенностью "Крокодильска" было то, что в сумерках ижевцы ходили с фонариками, в галошах и сапогах или в дешевой "разовой" обуви - лаптях, ведь здесь "ненастоящий" город. В кино шли всей улицей, "табуном", чтобы не быть побитыми и ограбленными на "чужой" улице. Перед каждым уважающим себя ижевским учреждением - Домом правительства или институтом, театром или цирком - стояли специальные корыта с плавающими в коричневой воде мочальными кисточками для мытья грязных ижевских "копыт". Словом, обычаи у нас были простые и милые, "крокодильские". Свое знакомство с нашим "Крокодильском" сын прославленного, хорошо знакомого жителям старого Петербурга буффонного клоуна Морица цирковой артист Василий Мозель отмечает с юмором: "Начались гастроли в Ижевске. Сюда мы приехали осенью. Грязь непролазная. Темнота... Тротуары деревянные. По мостовой идти нельзя, машины тонут в грязи. На базаре, как самая ходовая обувь, горой лежат лапти. Весов нет, все продается на "штуки"... Первое, что я сделал в этом городе, купил себе сапоги "прощай молодость" и выпустил репризу "Не утонуть бы". Я выходил в резиновых сапогах и со спасательным кругом. Инспектор манежа спрашивал: "Куда это, Вася, ты направился и почему у тебя спасательный круг?" Я отвечал, что иду домой, а живу на улице такой-то (называл самую грязную улицу), а там непролазная грязь - не утонуть бы. Свет в Ижевске горел только на центральной улице. Моментально родилась новая реприза "Конец света": Отработав в Ижевске, мы поехали в Ленинград". В соответствии с ижевской мифологией, местные водоемы - Иж, Карлутку и Подборенку - некие крокодилы принимали за мутные разливы родного Нила и с удовольствием плавали в них на животе и на спине. Как они оказывались в наших водоемах - неизвестно, но очевидно, что мифологический код двух городов восходит к общему, водному источнику. Если отнюдь не в африканском Петербурге рядом с Петропавловской крепостью существует Бармалеева улица, а "на берегу Невы два сфинкса - лицо, глаза уродов Нила", то почему бы и в северном Ижевске не быть первому в России памятнику Крокодилу? Автомат Калашникова изображен на гербах двух африканских государств. Значит, африканский крокодил просто просится в символику Ижевска. Снятие оков секретности может явить миру достойную разгадку тайны города, название которого восходит к мифологическому ящеру Ошу (Очшу, Ижу). А к тайне, душе города можно отнестись и серьезно, и с иронией. Только нельзя уважающему себя городу быть без мифа: лишенный мифа, город превращается в статистику.