- Елена Михайловна, всех, кто заходит в Музейно-выставочный комплекс им. Калашникова, встречает скульптура Михаила Тимофеевича в полный рост. Каково это - каждый раз, приходя сюда, сталкиваться со своим отцом, отлитым в бронзу? - Когда говорят «памятник», на само это слово реакция плохая, а скульптура, по-моему, удачная и Владимир Курочкин - скульптор хороший. Куртку, в которой стоит бронзовый Михаил Тимофеевич, я сама лично подыскала, поэтому считаю себя немножко причастной к этому произведению. Хотя к тиражированию образа Калашникова я отношусь отрицательно. Кто-то рассказал, что собрались делать даже маленькие сувенирные скульптурки - это все такая китчевая сторона, которая лично мне неприятна. В свое время сколько пришлось уговаривать отказаться от той же водки. Мой довод – кощунственно видеть валяющиеся гденибудь на помойке бутылки с портретом отца на этикетках. - Как же получилось, что довод не сработал? - А как все в нашей жизни получается? Начинают говорить про то, что производство падает, доходы республиканского бюджета падают, давайте, мол, запустим проект, который вытащит экономику. Вот так – «за Родину», ну, не «за Сталина», так за тех, кто жил при том времени. Всегда найдутся доводы про стоящие конвейеры, людей без работы. Отец же был и остается человеком коммунистического мышления, в том плане, что чувствует ответственность за общее дело. - В судьбе Вашего отца как-то неравномерно распределилось публичное признание заслуг, почти всю жизнь работать в закрытом режиме, а в преклонном возрасте получить всемирную славу со всеми вытекающими из нее последствиями. - Да, это не счастье, это несчастье. Появилось море проектов, предложений получить эксклюзивное право на использование его имени. - А сколько желающих просто прикоснуться, сделать фото на память. Я видел Вас со стороны в августе на открытии памятника кафтанщикам, там целая очередь выстроилась. Вам часто приходится брать на себя роль цербера и отсекать этот поток? - Не цербера - меня все равно никто не слушает, но хотя бы сита. Это у нас семейная проблема. Михаил Тимофеевич так живет: что скажут люди, неудобно. Недавно был случай, мы поехали в Барнаул на Алтай, только отъехали от Агрыза, сидим обедаем, вдруг открывается дверь, на пороге купе два молодых человека и девушка. «Нам сказали, генерал тут едет Калашников». Я выхожу: «Что вы хотели?» «Сфотографироваться, автограф взять». Спрашиваю: «А вы вообще видите, что мы обедаем?» А им надо! И после того, как я им сказала «извините» и закрыла дверь, Михаил Тимофеевич говорит про то, что я как-то резко поговорила, они обидеться могут, скажут, Калашников зазнался. Вот и будем падать из последних сил, чтобы не сказали: зазнался! Такой характер. Конечно, это все создает сложности и ему, и всем, кто вокруг, но это у отца искренне, он не лукавит, он такого склада. Нас и воспитывали в семье, что мы не должны быть особенными. Мои подруги уже ездили и за границу, и на юг, а у нас это считалось «барство разводить». - Сегодня Вы постоянно рядом с отцом (даже на обложке книги), так было всегда? - Нет, по крайней мере, до начала 90-х годов это уж точно была своя жизнь. После школы я поступила в Пермский политехнический на специальность, которая называлась «Гидроскопические приборы и устройства», и прожила там в институтском общежитии два с половиной года, пока подруги не соблазнили меня поменять специальность и перевестись обратно в Ижевск. Мечту о свободной жизни к тому времени я, видимо, уже осуществила. Жизнь-то была тогда замечательная – за три рубля пятьдесят копеек я долетала из Перми до Ижевска, за пять копеек на общественном транспорте до дома на Бородина, 11, который недавно снесли. - Об этом доме, стоявшем в двух шагах от Музейно-выставочного комплекса, хотел Вас спросить отдельно. Неужели Ваша семья не попыталась остановить его разрушение, все-таки это и есть настоящая историческая реликвия, гораздо более ценная, чем дорогостоящие новоделы? - Пытались, сам Михаил Тимофеевич пытался повлиять, писал в Рособоронэкспорт, еще куда-то. Но у людей, которые руководят, свои планы на это место. А место действительно благостное было. - Не возникло желания поднять скандал? - Скандалы отнимают очень много энергии. Если сосредотачиваться только на скандалах, придется завязывать с творчеством. Времени жалко, здоровья жалко. И потом понимаешь, ну что с ветряными мельницами-то сражаться… - Вы сейчас много занимаетесь историей оружейников, фактически это круг общения Вашей семьи, а по стопам своих родителей не пошли? - Нет, я инженер-электрик, всю жизнь проработала с вычислительной техникой. Начинала в ИНИТИ, где занималась станками с программным управлением, затем - ВЦ Статуправления, отдел АСУ «Удмурттелекома», даже немного поработала в здании Совета министров, когда там установили новую для того времени станцию «Квант». То, что я всегда была при компьютере, при связи, при электронной почте, когда она только-только появилась, дало возможность легко осуществлять переписку между Михаилом Тимофеевичем и миром. Все-таки большая помощь с небес всегда была в наш адрес. Пусть нет тех средств, которые хотелось бы иметь, но с такой помощью, когда с миру по нитке - бедному рубашка, получается, что и рубашка-то лучше. Потому что люди отдают «по нитке» с душой, с настроем, а не лишь бы отвязались. - А это правда, что «Ижмаш», где Калашников проработал большую часть своей жизни, не оказывает Фонду никакой помощи? - Ну, разве что изредка покупают у нас книги - это максимум помощи. Наверное, мы просто живем в каких-то параллельных пространствах. Наше пространство их не интересует. - Вы на этой неделе собирали в Фонде ветеранов оружейников. Что они говорят про «Ижмаш»? - Конечно, сожалеют, что теряется классность на производстве, нет должного восполнения кадров. «За возрождение «Ижмаша»!» - это наш традиционный тост во время встреч ветеранов. Я даже думаю, что произошла большая ошибка, когда папа приехал работать в Ижевск. Лучше бы поехали в Тулу. А еще лучше, если бы остались на полигоне. Я всегда всем говорила, что родилась на полигоне. - Чем Тула лучше Ижевска? - Тула – город с хорошими оружейными традициями, более культурный в этом отношении город. Папиной мечтой всегда было создать в Ижевске что-то вроде научно-исследовательского института, он в свое время даже просил об этом Устинова, других руководителей. В Туле все это есть. Когда полтора года назад я ездила туда, чтобы взять интервью у Грязева, мне показали их предприятия, и я поняла то, о чем всегда говорил Михаил Тимофеевич. Это что-то вроде полигона: отдельный городок в лесопарковой зоне, где располагается большое оружейное КБ, занимающееся разработками нескольких направлений. Производство там только опытное, массовый выпуск изделий происходит на заводах. И когда главный конструктор приезжает на завод, то весь завод становится навытяжку. А у нас в Ижевске главный конструктор работает там же, где идет производство, и всю жизнь он находится в творческом конфликте: конструктору надо что-то изменить в изделии, а там уже вся технология разложена, план горит, люди могут остаться без премии. Я думаю, будь Михаил Тимофеевич приезжим, ему гораздо больше удалось бы реализоваться как конструктору. - Название книги «Траектория судьбы» о жизни Вашего отца Вы придумали? - Совместно с Левой Родновым. Хотелось, чтобы название было, с одной стороны, оружейным, но в то же время - «про жизнь». - А что Вас подвигло начать писать? - Как носитель информации, я просто считала это своим долгом. Когда работала над книгой, настолько пережила все, что хочется встать на колени перед людьми той закваски, того времени. - Каково это работать в соавторстве со своим отцом? - Мужская память очень отличается от женской. Кое-что было написано по воспоминаниям моего детства, по рассказам мамы и папиных сестер. Один француз русского происхождения так и написал: чувствуется женская рука. Хотя нет в этой книге ни одного эпизода, ни одного слова, не согласованного с Михаилом Тимофеевичем. Перед выходом книги, правда, случилось одно недоразумение - для проверки прислали гранки, меня не оказалось в соавторах. Издатель сослался на то, что две фамилии не удобно печатать в колинтитуле. Разрешилось все просто, я им сказала, если не вернете на обложку, будете работать исключительно с Михаилом Тимофеевичем. Это возымело действие. - Фамилия Калашников часто «срабатывала» в Вашей жизни? - Иногда, наверное, да. Когда, например, на Московском кинофестивале в 1995 году я назвала Ричарду Гиру свою фамилию, он, конечно, на нее отклик- нулся, и мы с ним поздоровались, и привет он через меня передал отцу.