Интеллигенция и Ижевск

«Ижевск представляет собой завод. Интеллигенции здесь мало» (Приложения к «Вятским губернским ведомостям», 1899 г.). «Интеллигенция, которой в Ижевске почти нет. Или – точней – почти есть. Глупо отрицать наличие инженеров на заводах» («Русская виза», М.-СПб., 1993).

   Осмысление такого своеобразного культурного явления, как русский интеллигент, наталкивается на его совпадение с характеристикой петербуржца как особого типа горожанина. Именно в Петербурге появился новый тип человека – «русский европеец», который становится интеллигентом, то есть личностью, испытывавшей потребность связывать познание мира с нравственной оценкой всех жизненных явлений. Искания эти были мучительными, ибо русские интеллигенты – это образованные люди с больной совестью. Скрещение просвещенности и нравственности рождало у интеллигента особый стиль мышления – отнесение конкретного факта, входившего в его поле зрения, к вечным проблемам бытия. Интеллигенты – это не просто люди, занятые умственным трудом, имеющие знания или просто высшее образование, а воспитанные на основе своих знаний классической культуры.

   Отличительной чертой петербуржцев стал особый строй речи, он менялся в сторону усиления элементов книжного, буквенного произношения. Существенная примета петербургского интеллигента – особая эстетическая чувствительность, важная роль требований вкуса во всех сторонах жизни горожан; данное свойство сознания формировалось средой – архитектурной, речевой, художественной.

   Важнейшей приметой интеллигентности, порожденной всей историей уникального города, была терпимость к чужому мнению, как бы оно ни отличалось от твоего собственного, а, значит, готовность к диалогу. Поведение типичного петербургского интеллигента не импульсивно, а рационально – ведь формировался такой тип сознания в рационально выстроенном городе. Уверенность в том, что истина дана только тебе, что всякое инакомыслие – гибельная ересь, а еретиков следует разоблачать, клеймить, уничтожать, были чужды петербургской интеллигенции. Петербуржцы чуждались провинциальности и замкнутости. Они были горячими сторонниками свободного обмена идеями и культурными достижениями народов, включая неевропейские.

   Конечно, интеллигентность не является привилегией петербуржцев, однако качество это сформировалось в Петербурге и получило здесь свое идеальное выражение.

   До середины XIX века основной вклад в формирование русской интеллигенции и в создании русской культуры внесли дворяне. Завоевав господствующее положение, поместное дворянство стремилось ослабить свою зависимость от государственной службы, от принципов «регулярности» и чиновной иерархии, что всегда было и остается уделом Ижевска.

   В заводском Ижевске тоже жили дворяне, но не помещики, а заводские служащие, чиновники. Чиновник, поднимаясь по служебной лестнице, мог «выбиться в люди», получить дворянство. В кругах поместного дворянства, зачастую родовитого, считалось хорошим тоном демонстрировать презрение к чину.

   После отмены крепостного права новая, разночинная интеллигенция тоже выходила не из чиновничества, а из совсем другой среды, в первую очередь из той, которая была связана с церковью, с «белым духовенством» и которую петровская реформа, казалось, отодвинула на второй план.

   Но Ижевск обилием духовенства, церквей и тем более монастырей не поражал. Главным в Ижевске всегда считался завод, а не храм. Строили церкви в Ижевске крайне неохотно: это было для него экономически невыгодно. Если в других городах и селах России первыми каменными зданиями всегда становились храмы, то в Ижевске из камня строили в первую очередь фабричные и хозяйственные объекты. Первый в Ижевске каменный собор – Александро-Невский – около сорока лет, вплоть до отмены крепостного права, стоял без колокольни. Так собор выглядел и в советское время, когда в нем работал кинотеатр «Колосс».

   На рубеже XIX и XX веков, когда частная жизнь в "Заводе" зашевелилась, храмы здесь стали возводиться быстрее. Тем не менее, по уверениям краеведа Е.Ф. Шумилова, очень колоритного по своим местечковым интересам, ижевцам не нравился Михайловский собор – «провинциальный образчик псевдорусского стиля», который строился «с обманами и скандалами. Это также здание-символ, но уже нетрудовой славы. В тени собора много чего творилось. Если сивуха оглушала только мужиков, то сладкое слово заползало в души». «Богомольны ли были ижевцы?» – задается вопросом краевед в солидной книге «Город на Иже». По его утверждению, храмы в Ижевске «строить понуждали», вычитая деньги из зарплаты, чему ижевцы всячески противились: «Не особенно богомольны были оружейники. Никаких особых мистических истерик (кроме «крокодилов») ижевская летопись не знает, монашек не водилось, находок «чудотворных» мощей не приключалось... Была, правда, одна «святыня»... нашелся «серебряный напрестольный крест» /спрятанный местным духовенством во время нашествия Пугачева на Ижевск. – И. К./. Место находки отметили Крестовоздвиженской часовней, в просторечии – «Крестиком»: «Дважды в год на место «чуда» устраивали пышные крестные ходы. Нелепость на нелепости... А крест тот, верней всего, обронили по пьяному делу сами священнослужители».

   В предреволюционном Ижевске на 150 тысяч человек приходилось всего лишь 9 православных храмов, 6 – других конфессий и ни одного монастыря или хотя бы монастырского подворья, как на Монастырской улице соседнего Воткинска. Для сравнения приведем соотношение численности церквей и жителей в маленьких, но «настоящих» русских городах: в 1780-е годы в уездной Старой Руссе на 2 тысячи жителей приходилось 20 церквей, в губернском Пскове на 5 тысяч жителей – 65 храмов. О «ничтожном, но картинном» городке Чебоксары, который в середине XIX века был раза в три меньше Ижевска, Тарас Шевченко заметил, что «наполовину будет в нем домов и церквей».

   Итак, в старом Ижевске почти не имелось слоев населения, которые формировали русскую интеллигенцию и русскую культуру. Во-первых, в нем не было поместных дворян, а во-вторых, разночинцев из семинаристов и семей священников. Здесь преобладали рабочие и чиновники, жившие от получки до получки. Они служили на заводе. Служба не требовала безукоризненных дворянских манер, хорошего французского языка, а в русском – ясности слога и изящного стиля, дуэльной защиты чести и достоинства, тщательности в одежде, театральной и художественной культуры, балов в дворянских собраниях. Она не требовала также семинарской, безденежной жажды знания и веры – если не в Бога, то в прогресс или культуру. Чиновники же были другими.

   Чиновники, люди государственной машины, штамповавшие себе подобных, Гоголю рисовались в виде безликих существ. Из «Записок сумасшедшего»: «Там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкой, рожа такая, что плюнуть хочется». А Сумароков называл чиновника «кувшинным рылом».

   Свое «рыло» волокитчики и формалисты складывали «кувшином» и высовывали из «кувшина» от старания язык, демонстрируя начальству и надоедливым просителям свое усердие в копировании важных бюрократических бумаг. Особое пристрастие канцелярская речь испытывала к высокому слогу и бумаге. Первый одухотворял ее усилия, возвышая их до уровня полезного общественного дела, вторая хороша уж и тем, что все терпит. «Кувшинные рыла», в которые «плюнуть хочется», любили придавать своему заштампованному языку высокий слог и необыкновенную важность. Типично бюрократический термин «мероприятие»: «принятие меры» имеет оттенок важности и в то же время несет некий полицейский отпечаток нежелательности, натуги, искусственности.

   В русском общественном сознании чиновник ассоциируется с взяточником и бюрократом. Чиновники, являясь важным фактором государственной жизни, почти не оставили следа в духовной жизни России: они не создали ни своей культуры, ни своей этики.

   Это чиновники стали с начала XIX века пронумеровывать улицы казенного Ижевска от центра до окраин: частная жизнь здесь всегда была неразвита. Под обезличенными номерами в ижевском пространстве числилось тогда около 30 улиц.

   Это чиновники отчитывались начальству о том, как они сильно любят Родину. С тех пор Ижевск пестрит улицами: 10 лет Октября, 30 лет Октября, 40 лет Октября, Октябрьский переулок, 40 лет Комсомола, 50 лет Пионерии, Пионерская, 30 лет Победы.

   Это ижевские чиновники из «патриотических» побуждений решили отмечать День города 12 июня – в День независимости России. А спросишь чиновника или просто жителя Ижевска, какое отношение этот день имеет к личной биографии города, - никто не ответит. Потому что к личности города этот день действительно не имеет никакого отношения. И это понятно: чиновники – люди государственные, предельно загосударственен, обезличен и Ижевск – город, который сам себе не принадлежит.

   Неподчинение государственным интересам интеллигенции, ее тайная внутренняя свобода ставила этот независимый слой вне Ижевска. «Интеллигенция была постоянной мишенью для нападок государства. И первое, что делало государство, укрепляя свою власть, это стремилось уничтожить интеллигенцию и все, что способствовало ее образованию», - пишет истинный петербургский интеллигент академик Д.С. Лихачев. Не удивительно, что слой интеллигенции в чиновничье-пролетарском Ижевске традиционно незаметен и всегда был слабо проявлен.